Административная преюдиция: за и против
Триполева, А. И. Административная преюдиция: за и против / А. И. Триполева. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2019. — № 16 (254). — С. 125-128. — URL: https://moluch.ru/archive/254/58329/ (дата обращения: 17.09.2023).
Одним из наиболее острых и обсуждаемых в настоящее время направлений уголовной политики нашего государства является возвращение в уголовное право института административной преюдиции. Под административной преюдицией понимается такой способ формулирования основания уголовной ответственности, при котором признание правонарушения уголовно-наказуемыми осуществляется при условии, что к лицу уже применялись меры административного воздействия, и оно в течение установленного периода времени совершает аналогичное нарушение [1, с. 196].
Такой институт получил активное развитие в советский период. С принятием УК РФ 1996 г. административная преюдиция как криминообразующий признак ряда составов преступлений была отменена. Однако, с течением времени законодатель изменил свою позицию. Ученые и практические работники вновь обращаются к вопросам теории административной преюдиции. Поводом к возобновлению дискуссии послужило Послание Президента РФ Федеральному Собранию РФ 2009 г. [2]. В послании шла речь о том, что практика доказала эффективность данного института. Это положение нашло отклик и в Стратегии государственной антинаркотической политики Российской Федерации до 2020 г. № 690 [3]. В 2011 г. Академией Генеральной прокуратуры РФ было проведено заседание по вопросу допустимости административной преюдиции в уголовном праве России. На мероприятии выступили ученые, представившие диаметрально противоположные точки зрения.
Основными докладчиками семинара стали профессора, Н. А. Лопашенко [4, с. 64–71] и В. П. Малков [5, с. 58–64]. Н. А. Лопашенко представила критическую оценку и отрицание преюдиции в отечественном законодательстве. На стороне ученых, поддерживающих институт преюдиции, выступил В. П. Малков. Оппоненты представили убедительные доводы, подтвердившие их суждения. В конечном итоге дискуссия не разрешила спор и стала поводом для обсуждения других аспектов данного института.
Остановимся на позициях ученых, исследующих данную проблематику более подробно.
В юридической литературе ряд авторов придерживаются мнения, согласно которому предписания, содержащие преюдицию, нарушают основополагающие принципы уголовного права. В частности, В. В. Волженкин [6, с. 2–7] и М. И. Ковалев [7, с. 3–14] утверждали, что наличие административной преюдиции противоречит принципу non bis in idem. По их мнению, лицо, виновное в совершении административного правонарушения, уже претерпело на себе меры воздействия за содеянное. Таким образом, нет ни каких оснований привлечения виновного к ответственности повторно, тем более в совершенно ином качестве — преступлении.
Исследуя проблему соотносимости преюдиции и принципа за одно не дважды, Н. А. Савельева полагает, что административная преюдиция не вступает в противоречие с названным принципом, поскольку, ответственность за совершение каждого из запрещенных деяний имеет собственные основания [8, с. 23]. Ее позицию разделяет и И. М. Гошаев, который указывает, что первичное привлечение к административной ответственности и назначение наказания не регулируется уголовным законом. Данный юридический факт является основой для возможного применения нормативного установления с административной преюдицией в будущем. Следовательно, лицо повторно не привлекается к ответственности за одно и то же деяние. Уголовная ответственность устанавливается только за последнее из совершенных правонарушений, при этом одновременного привлечения к административной ответственности не происходит [9 c. 133].
Рассматриваемый вопрос переводит в следующую проблемную область. Правоведы, выступающие против введения административной преюдиции в уголовное право, считают, что преюдиция усиливает репрессивность уголовного законодательства. Такого мнения придерживался в свое время В. Д. Спасович [10, с. 295–296], в наше время поддерживают А. Н. Тарбагаев [11, с. 65], Е. В. Ямашева [12, с. 69] и др. Не оспаривая данный фактор, А. Г. Безверхов [13, с. 39] поясняет, что в этом заключается значение преюдиции, это продиктовано целью превентивного характера данного правового явления. Кроме того, данный институт может выступать не только как средство криминализации, но и частичной декриминализации деяний.
В целях экономии уголовной репрессии законодателем некоторые административные проступки переведены в разряд проступков — декриминализированы. В силу различных причин законодатель считает достаточными для их предупреждения меры административного характера. В случае повторного совершения такого вида административного взыскания появляются основания для смешения границ между преступлением и проступком. Различие между преступлением и проступком достаточно условно, так как у законодателя отсутствует инструмент точности, который позволял бы провести четкую границу между ними. Таким образом, преюдиция в данном случае может выполнить роль юридического буфера [14, с. 6–9], который позволит обеспечить справедливый переход от административных мер реагирования к уголовному наказанию.
Еще одним аргументом против административной преюдиции в уголовном праве является мнение Н. А. Лопашенко о недопустимости использования признаков личности как основания для криминализации деяний [15, c. 69]. С этим утверждением нельзя согласиться, так как уголовная политика должна равным образом учитывать как общественную опасность деяния, так и общественную опасность личности. Состав преступления с административной преюдицией строится прежде всего с учетом особенностей личности правонарушителя (преступника). Субъект преступления в конструкциях с административной преюдицией является специальным. Признаки специального субъекта — сугубо индивидуальные черты, являющиеся обязательным условием применения уголовно-правовой нормы. Кроме того, как справедливо отмечают А. Г. Безверхов [16, с. 40–41] и В. П. Малков [17, с. 25] лицо, несмотря на административное наказание, продолжает совершать противоправные действия в относительно небольшой промежуток времени, что свидетельствует о злостности, ожесточенности личности нарушителя.
К числу плюсов административной преюдиции следует отнести четкость фиксации юридически значимых признаков. Одновременно с первоначальной квалификацией лицо официально предупреждается о возможности применения уже статьи УК РФ в случае повторения такого нарушения.
Спорные вопросы рассматриваемого явления во многом обусловлены различными трактовками общественной опасности соответствующих деяний. Так, по мнению Н. Г. Иванова [18, с. 47] и М. И. Ковалева [19, с. 12–13] административное правонарушение, независимо от повторений тождественных деяний, не способно трансформироваться в качественно новое явление, предполагающее не административно-правовые меры реагирования, а иные более строгие. Каждые из этих действий по отдельности являются административными правонарушениями, однако в совокупности они образуют деяние иного качества — преступления и только по отдельным составам преступления.
Критические замечания были высказаны Е. В. Новиковой, которая утверждает, что существование административной преюдиции выделяет среди административных правонарушений особую группу деликтов, занимающих по своей общественной опасности промежуточное положение между административными правонарушениями и преступлениями [20, с. 105].
В противовес данному высказыванию можно привести слова А. В. Иванчина: в преступлениях с административной преюдицией опасность личности субъекта возрастает, следовательно, в целом возрастает общественная опасность такого поведения. Законодатель полагает, что общественная опасность составов с административной преюдицией достигает криминального уровня вследствие опасности не самого деяния, запрещенного уголовно-правовой нормой, а вследствие опасности лица, его совершившего [21, с. 101].
Полагаем, что институт административной преюдиции не несет угрозы разделения уголовного и административного права, не нарушает отраслевую чистоту уголовного права. Уголовная и административная ответственность являются разновидностями юридической ответственности, базируются на схожих задачах и стремятся к достижению общей цели — защиты прав и свобод человека и гражданина, обеспечения законности и правопорядка. Кроме того, уголовное право, как и другие отрасли права не является статичным, оно меняется вследствие различных факторов (экономических, социальных, политических). Административная преюдиция — это особый способ взаимодействия данных отраслей права.
Административная преюдиция позволит более эффективно предупреждать преступления. Как отмечает Н. И. Пикуров, нормы с административной преюдицией объединяют профилактические функции уголовного закона и предупредительную функцию административно-правового регулирования. В таком случае образуется не просто двойная, а многослойная система превенции [22, с. 131].
Тем не менее, отсутствие единства в юридической науке и полярные взгляды на данный институт свидетельствуют о том, что дискуссия не закончена. Накопление указанных проблемных вопросов обусловливает необходимость дальнейшего изучения института административной преюдиции, необходимость его более детальной разработки. Нет сомнений в том, что законодательно-техническое совершенствование УК РФ есть важное направление развития уголовного законодательства.
АДМИНИСТРАТИВНАЯ ПРЕЮДИЦИЯ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ Текст научной статьи по специальности «Право»
Введение: в статье рассматривается одно из наиболее дискуссионных явлений в уголовном праве — административная преюдиция . Автор проводит глубокий системный и сравнительно-правовой анализ этого понятия, дает ему правовую характеристику, исследует его теоретические основы, исторические истоки и эволюцию в дореволюционный, советский и постсоветский периоды. Цель: на основе исследования правовой природы, социальной обусловленности административной преюдиции выявить проблемы соответствия ее применения целям и задачам современной уголовной политики России. Методы: исследование основано на диалектическом подходе к изучению социальных процессов и явлений. В нем использовались традиционные для наук уголовного права и криминологии методы: анализ и синтез, сравнительно-правовой, ретроспективный, формально-юридический, логический, компаративный. Применялись и частнонаучные методы: юридико-догматический и метод толкования правовых норм. Результаты: выявлены доктринальные истоки концепции административной преюдиции , которую уместнее назвать теорией карательной прогрессии , в основе которой лежит повторность однородных действий с повышающимся уровнем противоправности и прогрессирующей репрессивностью . В этой связи изучены труды Ч. Ломброзо, Э. Ферри, Р. Гарофало. В статье подробно исследуется современная научная полемика по вопросу конституционной и доктринальной обоснованности включения в уголовный закон норм с административной преюдицией . Путем сравнительно-правового анализа значения термина « административная преюдиция » в иных отраслях права — гражданском и уголовном процессе — устанавливается, что изначальная (подлинная) сущность этого понятия выражается в юридической силе (преюдициальности) решения суда или иного юрисдикционного органа, исключающей необходимость его пересмотра в дальнейшем. Ничего общего с концепцией так называемой административной преюдиции в уголовном праве это не имеет. Отмечается, что уголовно-правовая терминология, отражающая понятия, используемые в других отраслях права, зачастую наполняется своим, узкоотраслевым смыслом, отличным от первоначального. Детальному разбору подвергнуты межотраслевая противоречивость и доктринальная несостоятельность этого правового явления, показано, к каким отрицательным последствиям приводит наличие норм с административной преюдицией в уголовном законе. Исследуется связь и проводится разграничение административной преюдиции с бланкетными и предикатными преступлениями , а также рецидивом преступлений, уголовно-исполнительной преюдицией. В этой связи предлагается новый термин «отраслевая преюдиция». Выводы: в заключение формулируется ряд выводов о смысле и перспективах применения административной преюдиции в уголовном праве, теоретических и практических аргументах ее исключения из уголовного закона.
Похожие темы научных работ по праву , автор научной работы — Дворянсков И. В.
ADMINISTRATIVE PREJUDICE IN CRIMINAL LAW
Introduction: the article deals with one of the most controversial phenomena in criminal law -administrative prejudice. The author conducts a deep systematic and comparative legal analysis of this concept, gives its legal characteristic, explores its theoretical foundations, historical origins and evolution, including the pre-revolutionary, Soviet and post-Soviet periods. Purpose: based on the study of the legal nature, social conditionality of administrative prejudice, to identify problems of compliance of its application with the goals and objectives of modern criminal policy in Russia. Methods: the research is based on a dialectical approach to the study of social processes and phenomena. It uses methods traditional for the sciences of criminal law and criminology, such as analysis and synthesis; comparative legal; retrospective; formal legal; logical; comparative. The following private scientific methods are also used: a legal-dogmatic method and interpretation of legal norms. Results: the article reveals doctrinal origins of the administrative prejudice concept, better called as the theory of punitive progression, based on the repetition of homogeneous actions with an increasing level of illegality and progressive repression. In this regard, the works of C. Lombroso, E. Ferry, and R. Garofalo are studied. The article examines in detail the modern scientific controversy on the constitutional and doctrinal validity of the inclusion of norms with administrative prejudice in the criminal law. By conducting a comparative legal analysis of the meaning of the term “administrative prejudice” in other branches of law, in particular civil and criminal proceedings, the author establishes that the original (genuine) essence of this concept is expressed in the legal force (prejudice) of a court decision or other jurisdictional body, eliminating the need for its revision in the future. It has nothing to do with the concept of the so-called administrative prejudice in criminal law. It is noted that the criminal law terminology, reflecting the concepts used in other branches of law, is often filled with its own, narrowly sectoral meaning, different from the original one. The author considers intersectoral divergence and doctrinal inconsistency of this legal phenomenon and presents his point of view on possible negative consequences of the existence of norms with administrative prejudice in criminal law. He studies connection with and distinction between administrative prejudice and blank and predicate crimes, as well as recidivism of crimes, criminal and executive prejudice. In this regard, a new term “sectoral prejudice” is proposed. Conclusion: a number of conclusions are formulated about the meaning and prospects for the application of administrative prejudice in criminal law, theoretical and practical arguments for its exclusion from the criminal law.
Текст научной работы на тему «АДМИНИСТРАТИВНАЯ ПРЕЮДИЦИЯ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ»
Научная статья УДК 334.241.8
Административная преюдиция в уголовном праве
ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ ДВОРЯНСКОВ
Научно-исследовательский институт ФСИН России, Москва, Россия Вологодский институт права и экономики ФСИН России, Вологда, Россия diw@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0003-0542-5254
Введение: в статье рассматривается одно из наиболее дискуссионных явлений в уголовном праве — административная преюдиция. Автор проводит глубокий системный и сравнительно-правовой анализ этого понятия, дает ему правовую характеристику, исследует его теоретические основы, исторические истоки и эволюцию в дореволюционный, советский и постсоветский периоды. Цель: на основе исследования правовой природы, социальной обусловленности административной преюдиции выявить проблемы соответствия ее применения целям и задачам современной уголовной политики России. Методы: исследование основано на диалектическом подходе к изучению социальных процессов и явлений. В нем использовались традиционные для наук уголовного права и криминологии методы: анализ и синтез, сравнительно-правовой, ретроспективный, формально-юридический, логический, компаративный. Применялись и частнонаучные методы: юридико-догматический и метод толкования правовых норм. Результаты: выявлены доктринальные истоки концепции административной преюдиции, которую уместнее назвать теорией карательной прогрессии, в основе которой лежит повтор-ность однородных действий с повышающимся уровнем противоправности и прогрессирующей репрессивностью. В этой связи изучены труды Ч. Ломброзо, Э. Ферри, Р. Гарофало. В статье подробно исследуется современная научная полемика по вопросу конституционной и доктринальной обоснованности включения в уголовный закон норм с административной пре-юдицией. Путем сравнительно-правового анализа значения термина «административная преюдиция» в иных отраслях права — гражданском и уголовном процессе — устанавливается, что изначальная (подлинная) сущность этого понятия выражается в юридической силе (преюди-циальности) решения суда или иного юрисдикционного органа, исключающей необходимость его пересмотра в дальнейшем. Ничего общего с концепцией так называемой административной преюдиции в уголовном праве это не имеет. Отмечается, что уголовно-правовая терминология, отражающая понятия, используемые в других отраслях права, зачастую наполняется своим, узкоотраслевым смыслом, отличным от первоначального. Детальному разбору подвергнуты межотраслевая противоречивость и доктринальная несостоятельность этого правового явления, показано, к каким отрицательным последствиям приводит наличие норм с административной преюдицией в уголовном законе. Исследуется связь и проводится разграничение административной преюдиции с бланкетными и предикатными преступлениями, а также рецидивом преступлений, уголовно-исполнительной преюдицией. В этой связи предлагается новый термин «отраслевая преюдиция». Выводы: в заключение формулируется ряд выводов о смысле и перспективах применения административной преюдиции в уголовном праве, теоретических и практических аргументах ее исключения из уголовного закона.
Ключевые слова: административная преюдиция; смешанная (отраслевая) преюдиция; теория карательной прогрессии; повторность однородных действий с повышающимся уровнем противоправности и прогрессирующей репрессивностью; рецидив преступлений; межотраслевой рецидив; бланкетные и предикатные преступления.
5.1.4. Угловно-правовые науки.
Для цитирования: Дворянсков И. В. Административная преюдиция в уголовном праве // Пенитенциарная наука. 2023. Т. 17, № 2 (62). С. 153-162. сО 10.46741/26869764.2023. 62.2.005.
© Дворянсков И. В., 2023
Administrative Prejudice in Criminal Law
IVAN V. DVORYANSKOV
Research Institute of the Federal Penitentiary Service of Russia, Moscow, Russia Vologda Institute of Law and Economics of the Federal Penitentiary Service, Vologda, Russia
Introduction: the article deals with one of the most controversial phenomena in criminal law -administrative prejudice. The author conducts a deep systematic and comparative legal analysis of this concept, gives its legal characteristic, explores its theoretical foundations, historical origins and evolution, including the pre-revolutionary, Soviet and post-Soviet periods. Purpose: based on the study of the legal nature, social conditionality of administrative prejudice, to identify problems of compliance of its application with the goals and objectives of modern criminal policy in Russia. Methods: the research is based on a dialectical approach to the study of social processes and phenomena. It uses methods traditional for the sciences of criminal law and criminology, such as analysis and synthesis; comparative legal; retrospective; formal legal; logical; comparative. The following private scientific methods are also used: a legal-dogmatic method and interpretation of legal norms. Results: the article reveals doctrinal origins of the administrative prejudice concept, better called as the theory of punitive progression, based on the repetition of homogeneous actions with an increasing level of illegality and progressive repression. In this regard, the works of C. Lombroso, E. Ferry, and R. Garofalo are studied. The article examines in detail the modern scientific controversy on the constitutional and doctrinal validity of the inclusion of norms with administrative prejudice in the criminal law. By conducting a comparative legal analysis of the meaning of the term "administrative prejudice" in other branches of law, in particular civil and criminal proceedings, the author establishes that the original (genuine) essence of this concept is expressed in the legal force (prejudice) of a court decision or other jurisdictional body, eliminating the need for its revision in the future. It has nothing to do with the concept of the so-called administrative prejudice in criminal law. It is noted that the criminal law terminology, reflecting the concepts used in other branches of law, is often filled with its own, narrowly sectoral meaning, different from the original one. The author considers intersectoral divergence and doctrinal inconsistency of this legal phenomenon and presents his point of view on possible negative consequences of the existence of norms with administrative prejudice in criminal law. He studies connection with and distinction between administrative prejudice and blank and predicate crimes, as well as recidivism of crimes, criminal and executive prejudice. In this regard, a new term "sectoral prejudice" is proposed. Conclusion: a number of conclusions are formulated about the meaning and prospects for the application of administrative prejudice in criminal law, theoretical and practical arguments for its exclusion from the criminal law.
Keywords: administrative prejudice; complex (sectoral) prejudice; theory of punitive progression; repetition of homogeneous actions with an increasing level of illegality and progressive repression; recidivism of crimes; intersectoral recidivism; blank and predicate crimes.
5.1.4. Criminal law sciences.
For citation: Dvoryanskov I.V. Administrative prejudice in criminal law. Penitentiary Science, 2023, vol. 17, no. 2 (62), pp. 153-162. doi: 10.46741/2686-9764.2023.62.2.005.
Согласно уголовно-правовому принципу законности преступность и наказуемость деяния определяются только уголовным законом (ст. 3 УК РФ). При этом уголовное законодательство основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права (ч. 2 ст. 1 УК РФ). При коллизии конституционных и уголовно-правовых норм приоритетом пользуются первые. Во всех остальных случаях действует правило исключительности уголовно-правового регулирования, согласно которому единственным источником уголовно-правовых норм является УК РФ. К примеру, одно и то же деяние не может одновременно подпа-
дать под признаки преступления и административного правонарушения.
Исключение образуют случаи так называемой преюдиции (от лат. praejudicium — относящийся к предыдущему судебному решению). Это обязательность для всех судов, рассматривающих дело, принять без проверки доказательств факты, ранее установленные вступившим в законную силу судебным решением по другому делу, в котором участвуют те же лица [1, с. 278].
В отечественном уголовном праве получил распространение институт так называемой административной преюдиции. Примерами составов с административной преюдицией в УК РФ являются,
например, ст. 116.1 УК РФ (нанесение побоев лицом, подвергнутым административному наказанию или имеющим судимость), ст. 151.1 (розничная продажа несовершеннолетним алкогольной продукции, если эти деяния совершены неоднократно), ст. 157 УК РФ (неуплата средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей, если эти деяния совершены неоднократно), ст. 158.1 УК РФ (мелкое хищение, совершенное лицом, подвергнутым административному наказанию), ст. 264.1 УК РФ (управление транспортным средством в состоянии опьянения лицом, подвергнутым административному наказанию или имеющим судимость), ч. 1 ст. 315 УК РФ (злостное неисполнение вступивших в законную силу приговора суда, решения суда или иного судебного акта, а равно воспрепятствование их исполнению лицом, подвергнутым административному наказанию за деяние, предусмотренное ч. 4 ст. 17.15 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, совершенное в отношении того же судебного акта) и др. Однако в последнее время их количество заметно увеличивается.
Так, согласно примечанию к ст. 314.1 УК РФ неоднократным несоблюдением лицом, в отношении которого установлен административный надзор, административных ограничения или ограничений, установленных ему судом в соответствии с федеральным законом, признается несоблюдение лицом, в отношении которого установлен административный надзор, административных ограничения или ограничений, установленных ему судом в соответствии с федеральным законом, при условии, что это лицо ранее привлекалось к административной ответственности за аналогичное деяние два раза в течение одного года.
Причем, как часто бывает при заимствовании терминов из других отраслей права или областей научного знания, данное понятие приобрело особое, отличающееся от первоначального смысла уголовно-правовое содержание и рассматривается как особая связь между несколькими аналогичными деяниями, совершенными в течение определенного времени (как правило, года), первое из которых имеет статус административного правонарушения, но совершенное два и более раза, признается преступлением. В данном случае ключевое значение имеет признак по-вторности совершения аналогичного деяния в течение определенного периода времени.
Однако по поводу конституционной и доктриналь-ной обоснованности административной преюдиции в уголовно-правовой науке до сих пор ведутся дискуссии. Прежде чем анализировать их содержание, обратимся к истории вопроса.
Административная преюдиция как правовой институт и прием конструирования составов преступления имеет богатую историю. Версии о времени ее возникновения в отечественном уголовном праве разнятся. Так, В. И. Колосова считает, что она впервые появляется в советском уголовном законодательстве, в частности установлена декретом ВЦИК и СНК от 15.12.1924 об изменении ст. 139-а УК РСФСР «Об акцизных нарушениях». Статьи с административ-
ной преюдицией содержались и в советских уголовных кодексах 1922, 1926 и 1960 гг. [2, с. 248]. И. М. Го-шаев, в свою очередь, указывает, что прообразом рассматриваемого нормативного установления могут считаться законоположения Российской империи XIX в. Например, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (в редакции 1885 г.) включало в себя нормативный материал различных отраслей права и основывалось на идее усиления юридической ответственности за повторение тождественных преступлений [3, с. 130]. Этой же точки зрения придерживается А. Г. Безверхов [4, с. 46].
Обозначенную позицию относительно вопросов преюдиции и преюдициальности занимали такие видные ученые дореволюционной России, как И. Г. Щегловитов [5], И. Я. Фойницкий [6, с. 187], Е. В. Васьковский [7, с. 167], П. В. Макалинский [8], Л. Фон-Резон [9; 10], Э. Немировский [11] и др. Таким образом, в дореволюционной правовой науке господствовало вполне определенное понимание пре-юдиции, восходящее еще к римскому праву и связанное с приданием юридической силы решению суда (юрисдикционного органа) в отношении ранее установленных обстоятельств дела [12, с. 4].
Ничего общего с концепцией так называемой административной преюдиции в уголовном праве это не имело. В современных правовых отраслях — гражданском и уголовном процессах — административная преюдиция, как правило, рассматривается в указанном выше смысле. К примеру, Е. Б. Тарбагаева использует понятие «преюдициальность» применительно к юридической силе судебных решений [13, с. 52], что согласуется с мнением Р. Искандерова, рассматривающего ее как одну из юридических характеристик приговора [14]. О. Е. Плетнева также говорит о преюдициальности судебного решения, связывая это свойство с фактами, правоотношениями и выводами суда, не допустимыми для оспаривания или повторного доказывания [12, с. 6]. Разделяют данную точку зрения также Н. М. Коршунов, Ю. Л. Мареев, по мнению которых, преюдициальность предполагает обязательность выводов о фактах, установленных вступившим в законную силу решением суда, для иных судебных органов и организаций [15, с. 175].
И только в уголовном праве традиционная правовая терминология наполняется своим, узкоотраслевым смыслом. Данный вывод касается не только административной преюдиции, например, ранее мы анализировали феномен особого уголовно-правового толкования иноотраслевых терминов [16, с. 11-12].
В настоящее время взгляды ученых на административную преюдицию разделились. Одни считают правильным возвращение к практике ее применения. Так, по мнению Е. В. Ямашевой, восстановление административной преюдиции в УК РФ способствует эффективному разграничению преступлений и административных правонарушений, обеспечивает экономию мер уголовной репрессии, является целесообразным, так как позволит увеличить профилактическую роль уголовного законодательства [17]. Данную позицию разделяют Н. И. Пикуров, Е. В. Овечкина, И. Г. Бавсун, М. В. Бавсун, И. А. Тихон и др., которые также считают, что административная
преюдиция не только является эффективным способом противодействия преступности, но и усиливает профилактическую роль уголовного закона [18-20].
По мнению Н. Г Иванова, «применительно к понятию преступления речь должна идти не об уголовно-правовой запрещенности, а о запрещенности в широком смысле» [21, с. 25].
Схожую точку зрения высказывает Г. А. Есаков, выделяя наряду с уголовно-правовой так называемую общую противоправность [22, с. 168].
Оставляя за скобками умозрительность конструкции общей противоправности, следует обратить внимание на то, что она, по сути, дублирует устоявшийся в науке подход, согласно которому уголовное право представляет собой вспомогательный механизм, вступающий в действие только тогда, когда позитивное правовое регулирование не может обеспечить нормальный ход отношений. Как отмечает Н. И. Пи-куров, «соединяясь в динамичные системы с нормами практически всех отраслей права, оно (уголовное право), с одной стороны, имплантирует их предписания в свою ткань для детализации признаков общественно опасных деяний, определяя границы между преступным и непреступным, с другой — и само передает им часть своей юридической силы, присутствуя в качестве потенциальной угрозы применения уголовного наказания» [23, с. 20].
В этой связи теоретические конструкции общей противоправности не создают принципиально нового объяснения уже существующим правовым явлениям. Поэтому в данном случае уместно применить принцип методологического редукционизма, известный также как правило бритвы Оккама: «Не следует множить сущее без необходимости».
Позиция противников теории административной преюдиции в уголовном праве, на наш взгляд, более аргументирована и логически обоснована.
Так, по мнению Н. Ф. Кузнецовой, ни одно административное правонарушение не обладает специфическим криминальным свойством деяния -общественной опасностью. Поэтому количество правонарушений не способно механически перерасти в преступление. Запрет общественно опасного и виновного деяния устанавливается исключительно уголовным кодексом, а не каким-либо иным, даже федеральным законом. Таким образом, административная преюдиция не согласуется с ч. 1 ст. 1 и ч. 1 ст. 14 УК РФ [24, с. 88].
Данная точка зрения разделялась С. Г. Келиной [25], Д. Н. Бахрахом [26, с. 88-91], В. Л. Зуевым [27, с. 54-55], А. Н. Тарбагаевым [28] и рядом других ученых, которые подвергали критике применение административной преюдиции. Так, С. Г. Келина считала, что повторение деяния не может менять его юридическую природу. Д. Н. Бахрах, известный специалист в области административного права, также отграничивал проступок от преступления по отсутствию в нем признака общественной опасности.
Определение уголовной противоправности восходит еще к принципу римского права «nullum crimen sine lege».
На наш взгляд, уже на первых этапах развития советского уголовного законодательства в этом
вопросе произошла подмена понятий. За административную преюдицию была выдана повторность однородных действий с повышающимся уровнем противоправности и прогрессирующей репрессивностью, или, как ее можно назвать, теория карательной прогрессии. В ее основе лежит принципиальная доктринальная позиция о переходе количественных показателей общественной опасности противоправных действий в качественные. Это, в свою очередь, подменяет основание уголовной ответственности: с деяния акцент смещается на личность и, по сути, ее общественную опасность. Ведь если рассматривать однородные деяния, совершаемые в определенный период времени, то вряд ли можно утверждать, что последующее опаснее предыдущего. На каком основании? Что поменялось в последующем деянии? Разумеется, ничего. Тогда на чем базируется их правовая оценка с повышающейся репрессивностью? Очевидно, что на постулате о превентивной функции наказания (в широком смысле) как меры принудительного воздействия, а также догмате об общественной опасности (социальной деструктивности, криминальной зараженности) личности, которая поддается корректировке путем такого воздействия. Отрицать это, конечно, нельзя. Но если возводить данный догмат в абсолют, то отсутствие эффекта меньшего воздействия закономерно приведет к выводу об усилении такового, в том числе в направлении от административного к уголовно-правовому.
В этой связи следует опровергнуть вытекающий из вышесказанного тезис о связи между опасностью личности и субъективными признаками деяния (вина, мотив, цель, признаки субъекта). Полагаем, что наличие данных признаков в конструкции состава преступления не означает опасности личности как таковой, а лишь характеризует деяние. Иными словами, преступник — это не имманентный социально-психологический статус личности, и лицо может рассматриваться только на момент (период) совершения преступления. В этой связи мы считаем термин «преступник» не отвечающим господствующим современным научным и правовым подходам к личности, совершившей преступление. В частности, его имманентность нивелирует существующие цели наказания (ч. 2 ст. 43 УК РФ). В конце концов, наказывают не за свойства личности, а за совершенное деяние, в котором отразилось определенное сочетание субъективных признаков лица. В противном случае необходимо признать, что наказание можно применять не только за деяние, но и за опасное состояние личности, а это противоречит фундаментальным основам отечественного уголовного права (понятию преступления, основанию уголовной ответственности), а также результатам его эволюции.
Данный подход имеет свои теоретические основания. К числу наиболее значимых источников, предопределивших инструментальный (а в ряде случаев и утилитарный) подход к уголовно-правовому воздействию вообще и наказанию в частности, можно отнести учения представителей антропологического, социологического (позитивистского) течений в криминологии и уголовном праве Ч. Ломброзо, Э. Ферри, Р. Гарофало и др.
Суть их воззрений в общем виде можно сформулировать так: социальная защита от преступников и потенциально опасных лиц с помощью уголовно-правовых средств.
Так, Ч. Ломброзо рассматривал преступников как больных (нравственно помешанных) людей: «Мы говорим прирожденным преступникам: вы не виноваты, совершая свое преступление, но не виноваты и мы тоже, если прирожденные свойства нашего организма ставят нас в необходимость ради собственной защиты лишать вас свободы» [29, с. 177; 30; 31, с. 11].
Э. Ферри, не отрицая влияния на преступника внешних факторов (в том числе метеорологических, климатических, географических, цивилизационных, демографических и пр.), тем не менее во главу угла ставил внутреннюю детерминацию, что и определяло антропоцентричность его подхода к воздействию на преступность. В основе, как и у Ч. Ломброзо, лежал тезис о прирожденном преступнике, что, впрочем, не означало предопределенности совершения преступления, но вместе с тем подталкивало к выводу о защитной функции уголовно-правовых средств. «Во всяком случае при лечении преступности, как и при лечении всякой общей или душевной болезни, необходимо удалять из общества тех лиц, которые всего менее приспособлены к жизни» [32, с. 65].
Схожим образом рассуждал и Р. Гарофало, считая, что срок заключения не должен назначаться судьей априори. Дирекция того заведения, которое предназначено для арестантов, должна высказаться относительно необходимости временного или пожизненного заключения, опираясь на психоантропологическое изучение арестанта [32, с. 65]. Э. Ферри, кстати, расходился с Р. Гарофало в этом вопросе, полагая, что «для менее важных преступлений, как изнасилование, раны, воровство, мошенничество, следовало бы установить, что только после 2, 3 или 4 раз рецидива виновных следует присуждать к заключению вместе с неисправимыми» [33, с. 519].
Все приведенные позиции наглядно демонстрируют, с чего начиналась эволюция теории социальной опасности личности, которая породила теорию карательной прогрессии, в рамки которой укладывается и так называемая административная преюдиция.
В основе этого подхода лежала мысль о том, что предупредить преступность невозможно, от нее надо просто защищаться. Как это ни парадоксально, данная теория оказалась весьма жизнеспособной даже при видоизменении основополагающего доктриналь-ного тезиса путем синтеза социальной защиты и предупреждения. Наглядной иллюстрацией здесь могут служить первые кодифицированные источники уголовного права Советского государства. Так, УК РСФСР 1922 г. в ст. 7 постулирует опасность лица, которая «обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку». Схожим образом обстояло дело и в УК РСФСР 1926 г., действовавшем вплоть до 1960 г. Правда, больший акцент делался на социальной защите.
Во-первых, ст. 7 звучала немного иначе: «В отношении лиц, совершивших общественно опасные
действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судебно-исправительного, медицинского либо медико-педагогического характера».
Во-вторых, ст. 9 содержала следующую оговорку: «меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижение человеческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят». Вместе с тем из текста уголовного закона пропало само название наказания, а средства уголовно-правового воздействия стали именоваться мерами социальной защиты, что недвусмысленно отсылает нас к ранее анализируемым теориям.
Таким образом, с одной стороны, постулировалась способность мер уголовной ответственности конструктивно влиять не только на лиц, совершивших преступление, но и всех остальных субъектов уголовно-правовых отношений, в том числе в позитивном аспекте, с другой стороны, по-прежнему господствовала идея социальной защиты, в том числе от лиц, не совершивших преступления, но представляющих опасность с точки зрения установленных уголовно-правовых критериев. Анализ содержания обоих кодексов, особенно в плане иерархии охраняемых объектов, санкций, а также карательной практики 30-50-х гг. прошлого века, с очевидностью свидетельствует, что обозначенные в них цели были в большей степени декларацией о намерениях, но никак не насущными ориентирами.
В силу этого вполне объяснимо появление и широкое применение института административной преюдиции. Она, по сути, воплощала в жизнь практическую сущность социальной защиты с элементами предупреждения: первый раз — более-менее мягкое наказание, второй раз — принципиально более жесткое. При этом очевидно, что ни о какой оценке деяния речи не шло. Она как раз не менялась. Изменению подлежала именно оценка личности. В первом случае запускалась предупредительная функция, во втором -защитная. Следовательно, и основанием реализации обеих функций было не само деяние, а особенности личности, его совершившей, в частности степень опасности, устанавливаемая с помощью того, насколько лицо поддается устрашающему воздействию санкции. Вопросы о том, обладают ли сами меры социальной защиты превентивным эффектом и могут ли находиться в причинном комплексе такие внешние детерминанты, которые не поддаются влиянию этих мер и не зависят от самого виновного лица, не стояли.
В этой связи неоспоримо влияние на разработчиков УК РСФСР 1922 и 1926 гг. социологической и антропологической теорий, разработанных отнюдь не советскими учеными. Вместе с тем нужно вести речь о синтезе этих теорий с коммунистической идеологией в сфере уголовного права, основанной на политической целесообразности репрессии в отношении классовых врагов, врагов народа, их родственников и близких, а фактически — всех неугодных власти лиц [34, с. 57].
Дальнейшая эволюция отечественной уголовной политики демонстрирует устойчивую тенденцию к
ориентации на превентивно-исправительную функцию наказания и постепенный отход от идеи социальной защиты. Так, согласно ст. 20 УК РСФСР 1960 г. «наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так и иными лицами. Наказание не имеет целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства». Любопытным отличием от концепции целей по УК РСФСР 1926 г. является признание карательной сущности наказания, а невключение кары в перечень целей, на наш взгляд, обусловлено исключительно политической целесообразностью (стремлением дистанцироваться от печального опыта сталинских репрессий с учетом того, что УК РСФСР 1960 г. разрабатывался как раз в период развенчания так называемого культа личности). Заметим также, что, наряду с превенцией появляется цель исправления и перевоспитания осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития.
Сразу подчеркнем, что новые цели имели столь же декларативный характер, как в предыдущих кодексах. Это подтверждается, во-первых, сохраняющимся высоким уровнем рецидива, а во-вторых, постоянным поиском альтернативных форм контррецидивной профилактики, опирающихся на альтернативные наказанию механизмы ресоциализации. В качестве примера можно привести меры, вводившиеся в период 60-70-х гг. прошлого века. Так, интерес представляет условное освобождение осужденных из мест лишения свободы для работы на стройках химической промышленности. Согласно указу условное освобождение применялось к проявившим желание честным трудом искупить свою вину трудоспособным лицам из числа осужденных впервые на срок до трех лет включительно — отбывшим не менее одного года лишения свободы, из числа осужденных на срок до десяти лет включительно — отбывшим не менее двух лет, на срок свыше десяти лет — отбывшим не менее пяти лет лишения свободы [35, с. 250].
С 1968 г. стало практиковаться условное освобождение из ИТУ осужденных отдельных категорий с направлением их на предприятия народного хозяйства (СНХ). Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12.07.1970 вводилось условное осуждение к лишению свободы с обязательным привлечением к труду.
Данный опыт (в том числе создание спецкомендатур, исполняющих указанные меры и организуемых не по территориальному, а по зонально-экономическому принципу) имел двойной позитивный эффект. С криминологической точки зрения преступная активность осужденного минимизировалась за счет того, что его, как правило, изымали из привычной ему среды, в которой формировались его преступные наклонности, направляя в другие регионы страны. Кроме того, он получал возможность работать и, по сути, начать новую жизнь. С экономической точки зрения
наказания и уголовно-правовые меры, не связанные с лишением свободы, имели огромное хозяйственное значение, поскольку обеспечивали возможность организации производства и строительства в тех сферах и географических условиях, где привлечение свободной рабочей силы было весьма проблематичным.
Заметим, что превентивная цель достигалась не в процессе наказания, а как раз наоборот, путем различных форм освобождения от него.
Однако, возвращаясь к административной преюдиции, следует отметить, что, воплощая совершенно иную догму о превентивно-исправительном эффекте наказания, она существовала и в УК РСФСР 1960 г. По сути, можно утверждать, что мы имеем дело с двумя параллельным курсами советской (в последующем -и российской) уголовной политики: 1) догматическим, основанным на не подкрепленной практикой и объективными данными статистики рецидива [36] вере в предупредительные и исправительные возможности наказания; 2) практическим, опирающимся на реальные и апробированные формы постпенитенциарной ресоциализации осужденных. На сегодняшний день эта двойственность курсов сохраняется, поскольку при неизменности (если не считать незначительной редакционной правки) целей наказания параллельно идет активный поиск и внедрение новых форм снижения уровня преступности с акцентом в большей степени на причинах преступности, а не их следствиях. К ним можно отнести и условное осуждение, и замену наказания более мягким видом, и освобождение от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием и примирением с потерпевшим, и вводимый новый институт пробации [37].
Безусловно, административная преюдиция может иметь значение как научная теория, но ее имплемен-тация в уголовный закон чревата целым рядом негативных последствий.
Во-первых, она подрывает основы уголовного права, в частности основание уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ) и качественные характеристики преступления (ст. 14 УК РФ). Так, основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного уголовным законом. То есть каждое деяние изначально должно содержать все признаки преступления вне связи с тем, что было совершено раньше. Накопительного эффекта в данном случае быть не может и не должно. Повторность сама по себе не делает деяние принципиально более опасным. Материальный признак общественной опасности должен наличествовать в каждом деянии, причем соответствовать его уголовно-правовому статусу.
Во-вторых, административная преюдиция является универсальным карательным инструментом, который при желании может быть применен к любому деянию иной правовой природы. Не нужно даже придумывать новый состав преступления, достаточно добавить признак повторности — и преступление готово. А добавить, повторим, можно практически ко всему при наличии на то воли и целесообразности. В этом смысле законодатель может пойти еще дальше
в карательной прогрессии, оформляя как квалифицирующие признаки третий и последующий разы совершения одного и того же. По крайне мере, это укладывалось бы в одну и ту же логику.
Представляется необходимым проанализировать смежные с административной преюдицией институты для того, чтобы как выявить их сходство, так и развести между собой.
По способу конструирования составы с административной преюдицией похожи на бланкетные и предикатные преступления.
Относительно первых следует отметить, что это обусловлено прежде всего такой особенностью предмета и метода уголовного права, что оно обеспечивает общественные отношения, которые позитивно урегулированы другими отраслями права, ввиду необходимости запрета и карательного реагирования на наиболее опасные препятствия, мешающие их реализации. В случае с бланкетными нормами состав преступления полностью или частично заимствует описание нарушения из нормы иной отрасли права и добавляет один или несколько криминализирующих деяние признаков (например, тяжкие последствия).
Особенностью предикатных преступлений является то, что одно деяние является способом совершения другого (например, насилие при разбое).
И в том, и в другом случае, в отличие от составов с административной преюдицией, присутствует логическая связь между деяниями, когда одно является причиной, а другое — следствием. При административной преюдиции между деяниями если и есть связь, то временная, но не причинно-следственная.
Связь административной преюдиции с рецидивом концептуальна. По сути, в правовой конструкции рецидива заложен тот же принцип, как и в административной преюдиции — повторность совершения деяния, если за предыдущее лицо было подвергнуто ответственности. В этой связи административную преюдицию в литературе называют межотраслевым рецидивом [3, с. 130]. Этот термин нам представляется не вполне удачным, поскольку допускает разные варианты толкования и вступает в конкуренцию с установленным в уголовном праве понятием рецидива.
По сути, у этих двух институтов одинаковый механизм учета повторности однородных действий с повышающимся уровнем противоправности и прогрессирующим уровнем репрессивности. Разница заключается в том, что первоначальное деяние при рецидиве уже имеет уголовно-правовой характер. Что же касается общественно опасного деяния как основания уголовной ответственности, то оно также отходит на второй план. На первый выступает личность, а именно оценка ее опасности ввиду повтор-ности как следствия неэффективности карательного воздействия (даже в названии видов рецидива -опасный, особо опасный).
Разновидностью административной преюдиции выступает уголовно-исполнительная преюдиция. Речь идет о норме, предусмотренной ст. 314.1 УК РФ «Уклонение от административного надзора или неоднократное несоблюдение установленных судом в соответствии с федеральным законом ограничения или
ограничений», устанавливающей административную преюдицию в числе прочего за неоднократное несоблюдение лицом, в отношении которого установлен административный надзор, административных ограничения или ограничений, установленных ему судом в соответствии с федеральным законом, сопряженное с совершением данным лицом административного правонарушения против порядка управления (за исключением административного правонарушения, предусмотренного ст. 19.24 КоАП РФ).
Установление административного надзора в отношении лица, освобождаемого из мест лишения свободы, регулируется уголовно-исполнительным законодательством, в частности ст. 173.1 УИК РФ. В этой связи можно говорить о двойственной (административной и уголовно-исполнительной) правовой природе административного надзора за лицами, освобожденными из мест лишения свободы.
К слову сказать, указом Президента Российской Федерации от 02.03.2021 № 119 ФСИН России определена уполномоченным государственным органом, осуществляющим контроль за поведением лиц, освобожденных условно-досрочно. Исполнение данной функции с марта 2021 г. возложено на уголовно-исполнительные инспекции, тогда как ранее находилось в ведении полиции. Данная мера, хотя и не является административным надзором, имеет весьма схожий с последним характер. Она обладает такими же юридико-техническими особенностями и механизмом реализации. При этом следует отметить, что уклонение от такого рода контроля не охватывается ст. 314.1 УК РФ.
Таким образом, с учетом наличия в уголовном законе, по сути, еще одной разновидности рассматриваемого явления (комбинированной, или смешанной преюдиции) термин «административная преюдиция» следует признать недостаточно объемным и заменить понятием «отраслевая преюдиция».
В результате проведенного исследования так называемой административной преюдиции в уголовном праве следует сформулировать ряд выводов о смысле и перспективах ее применения.
Во-первых, рассматриваемое правовое явление не имеет ничего общего с традиционным институтом административной преюдиции, понимаемой как презумпция юридической силы решения суда или иного юрисдикционного органа, исключающая необходимость установления и доказывания уже рассмотренных вопросов. Суть исследованного в рамках данной статьи института заключается в карательной прогрессии, в основе которой лежат повторность однородных действий с повышающимся уровнем противоправности (с административной или смешанной доуголовно-правовой) и прогрессирующая репрессивность.
Во-вторых, административная преюдиция смещает акцент уголовно-правовой оценки с деяния на личность, подменяя тем самым действующее основание уголовной ответственности опасностью последней.
В-третьих, эволюция отечественного уголовного законодательства, по крайне мере на протяжении
XX в., вела к постепенному отказу от административной преюдиции как основанного на архаичных уголовно-правовых теориях института. Наблюдаемая сегодня прогрессия увеличения составов с административной преюдицией, по сути, свидетельствует о редукции уголовного закона.
В этой связи полагаем, что отечественному уголовному праву следует отказаться от административной
преюдиции как противоречащей его эволюционному развитию и подрывающей его концептуальные основы, а существующие ныне составы с административной преюдицией должны быть либо исключены из уголовного закона, либо сконструированы с учетом кримино-образующих признаков первого деяния. Повторность же должна оцениваться исключительно в рамках соответствующих институтов уголовного права.
I СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Юнусов А. А., Серкова Т. В. Административная преюдиция в российском уголовном праве // Актуальные проблемы экономики и права. 2015. № 1. С. 278-282.
2. Колосова В. И. Административная преюдиция как средство предупреждения преступлений // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2011. № 5 (1). С. 246-254.
3. Гошаев И. М. Регламентация административной преюдиции в уголовном законодательстве России: историко-правовой анализ // Юристъ-Правоведъ. 2017. № 3 (82). С. 130-135.
4. Безверхов А. Г. Административная преюдициональность в уголовном законодательстве России: истоки, реалии, перспективы // Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия «Право». 2011. № 2 (10). С. 39-52.
5. Щегловитов И. Гражданская предсудимость по уголовным делам // Журнал гражданского и уголовного права. 1892. Кн. 3. С. 65-117.
6. Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства : в 2 т. СПб., 1996. Т. 2. 607 с.
7. Васьковский Е. В. Учебник гражданского процесса / под ред. В. А. Томсинова. М., 2003. 441 с.
8. Практическое руководство для судебных следователей, состоящих при окружных судах : в 2 ч. / сост. П. В. Мака-линский, доп. В. П. Ширковым. Изд-е 7-е (посмертное). Петроград, 1915. Ч. 1. 456 с.
9. Фон-Резон Л. О 27-й статье Устава уголовного судопроизводства // Журнал гражданского и уголовного права. 1890. Кн. 5. С. 1-72.
10. Фон-Резон Л. О 29-й статье Устава уголовного судопроизводства // Журнал гражданского и уголовного права. 1892. Кн. 4. С. 1-72.
11. Немировский Э. Преюдициальные вопросы в уголовном процессе по русскому праву // Журнал юридического общества. 1897. Кн. 3. С. 1-72.
12. Плетнева О. Е. Взаимная обязанность судебных решений и актов органов государственного управления : авто-реф. дис. . канд. юрид. наук. Свердловск, 1982. 13 с.
13. Тарбагаева Е. Б. Истинность, преюдициальность и законная сила судебного решения // Проблемы доказывания по уголовным делам : межвуз. сб. науч. тр. Красноярск, 1988. С. 52-60.
14. Искандеров Р. О преюдициальном значении приговора // Советская юстиция. 1990. № 22. С. 22-23.
15. Коршунов Н. М., Мареев Ю. Л. Гражданский процесс. 4-e изд. М., 2010. 928 с.
16. Дворянсков И. В. Уголовно-правовая охрана интересов судебной власти : моногр. М., 2013. 377 с.
17. Ямашева Е. В. К вопросу о восстановлении института административной преюдиции в уголовном праве России // Журнал российского права. 2009. № 10 (154). С. 69-79.
18. Пикуров Н. И. Административная преюдиция в уголовном праве: возможна ли реабилитация? // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке : материалы 4-й Междунар. науч.-практ. конф. М., 2002. С. 88-93.
19. Овечкина Е. В. Возвращение к административной преюдиции: «за» и «против» // Закон и право. 2008. № 2. С. 52-53.
20. Бавсун М. И., Бавсун И. Г., Тихон И. А. Административная преюдиция и перспективы ее применения на современном этапе // Административное право и процесс. 2008. № 6. С. 6-9.
21. Иванов Н. Библия и уголовный закон // Советская юстиция. 1992. № 7-8. С. 23-26.
22. Есаков Г. А. К вопросу об общей и уголовной противоправности // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке : материалы 6-й Междунар. науч.-практ. конф., 29-30 января 2009 г. / отв. ред. А. И. Рарог. М., 2009. С. 168-172.
23. Пикуров Н. И. Системные свойства предмета уголовного права // Предмет уголовного права и его роль в формировании уголовного законодательства Российской Федерации : науч.-практ. конф., посвящ. памяти А. Н. Красикова (25-26 апр. 2002 г.) / ред. Б. Т. Разгильдиев. Саратов, 2002. С. 20-22.
24. Курс уголовного права : в 5 т. / под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 2002. Т. 1. Общая часть. Учение о преступлении. 611 с.
25. Келина С. Г. Современная тенденция в развитии уголовного законодательства и уголовно-правовой теории // Государство и право. 1994. № 6. С. 41-44.
26. Бахрах Д. Н. Административная ответственность граждан в СССР : учеб. пособие. Свердловск, 1989. 201 с.
27. Зуев В. Л. Доказывание по делам о преступлениях с административной преюдицией : дис. . канд. юрид. наук. М., 1991. 190 с.
28. Тарбагаев А. Н. Административная ответственность в уголовном праве // Правоведение. 1992. № 2. С. 62-68.
29. Lombroso C. Grafologia. Milano, 1895. 245 p.
30. Lombroso C. Pazzi ed anomaly. Città di Castello, 1890. 366 p.
31. Ломброзо Ч. Мое посещение Толстого. Женева, 1902. 13 с.
32. Иншаков С. М. Зарубежная криминология : учеб. пособие для вузов. 2-е изд. М., 2003. 383 с.
33. Ферри Э. Уголовная социология / под ред. проф. Моск. ун-та С. В. Познышева. М., 1908. 591 с.
34. Дворянсков И. В. Исполнение наказаний и иных уголовно-правовых мер без изоляции осужденных от общества в истории России. СПб., 2017. 111 с.
35. Уголовно-исполнительное право России : учеб. для юрид. вузов и фак. / под ред. А. И. Зубкова. М., 1997. 614 с.
36. Дворянсков И. В. Концептуальные проблемы целей наказания // Пенитенциарная наука. 2021. Т. 15, № 2 (54). С. 247-259.
37. Дворянсков И. В. Правовые основы исполнения наказаний, иных уголовно-правовых и уголовно-процессуальных мер, не связанных с изоляцией от общества : моногр. М., 2023. 136 с.
1. Yunusov A.A., Serkova T.V. Administrative prejudice in Russian criminal law. Aktual'nye problemy ekonomiki i prava = Russian Journal of Economics and Law, 2015, no. 1, pp. 278-282. (In Russ.).
2. Kolosova V.I. Administrative prejudice as a means of preventing crimes. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo = Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, 2011, no. 5 (1), pp. 246-253. (In Russ.).
3. Goshaev I.M. Regulation of administrative prejudice in the criminal legislation of Russia: historical and legal analysis. Yurist-Pravoved = Lawyer-Legal Expert, 2017, no. 3 (82), pp. 130-135. (In Russ.).
4. Bezverkhov A.G. Administrative prejudice in the criminal legislation of Russia: origins, realities, prospects. Vestnik Samarskoi gumanitarnoi akademii. Seriya: Pravo = Bulletin of the Samara Academy of Humanities. Series: Law, 2010, no. 2 (10), pp. 39-43. (In Russ.).
5. Shcheglovitov I.G. Civil jurisdiction in criminal cases. In: Zhurnalgrazhdanskogo i ugolovnogo prava. Kn. V [Journal of Civil and Criminal Law. Book 5]. 1892. Pp. 65-117. (In Russ.).
6. Foinitskii I.Ya. Kurs ugolovnogo sudoproizvodstva: v 2 t. T. 2 [Course of criminal proceedings. In 2 volumes]. Saint Petersburg, 1996. 607 p.
7. Vas'kovskii E.V. Uchebnikgrazhdanskogo protsessa [Textbook of civil procedure]. Ed. by Tomsinov V.A. Moscow, 2003. 441 p.
8. Prakticheskoe rukovodstvo dlya sudebnykh sledovatelei, sostoyashchikh priokruzhnykh sudakh: in 2ch. Ch. 1 [Practical guide for judicial investigators — district court members: in 2 parts. Part 1]. Comp. by Makalinskii P.V. Petrograd, 1915. 456 p.
9. Raison A.K. On the 27th article of the Statute of Criminal Proceedings. In: Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava. Kn. V[Journal of Civil and Criminal Law. Book 5]. 1890. Pp. 1-72 (In Russ.).
10. Raison A.K. On the 29th article of the Statute of Criminal Proceedings. In: Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava. Kn. IV[Journal of Civil and Criminal Law. Book 4]. 1892. Pp. 1-72 (In Russ.).
11. Nemirovskii E. Prejudicial issues in criminal proceedings under Russian law. In: Zhurnalyuridicheskogo obshchestva. Kn. 3 [Journal of the Law Society. Book 3]. 1897. Pp. 1-72. (In Russ.).
12. Pletneva O.E. Vzaimnaya obyazannost' sudebnykh reshenii i aktov organov gosudarstvennogo upravleniya: avtoref. dis. . kand. yurid. nauk [Mutual obligation of judicial decisions and acts of public administration bodies: Candidate of Sciences (Law) dissertation abstract]. Sverdlovsk, 1989. 13 p.
13. Tarbagaeva E.B. Truthfulness, prejudice and legal force of a court decision. In: Problemy dokazyvaniya po ugolovnym delam: mezhvuz. sb. nauchn. tr. [Problems of proof in criminal cases: collection of scientific works]. Krasnoyarsk, 1988. Pp. 52-60. (In Russ.).
14. Iskanderov R. On the prejudicial meaning of the sentence. Sovetskaya yustitsiya = Soviet Justice, 1990, no. 22, pp. 22-23. (In Russ.).
15. Korshunov N. M., Mareev Yu. L. Grazhdanskiiprotsess [Civil process]. Moscow, 2010. 928 p.
16. Dvoryanskov I.V. Ugolovno-pravovaya okhrana interesovsudebnoi vlasti: monogr. [Criminal and legal protection of the interests of the judiciary: monograph]. Moscow, 2013. 377 p.
17. Yamasheva E.V. On the restoration of the institution of administrative prejudice in the criminal law of Russia. Rossiiskoe pravo = Russian Law, 2009, no. 10, pp. 69-79. (In Russ.).
18. Pikurov N.I. Administrative prejudice in criminal law: possible is it rehabilitation? In: Ugolovnoepravo:strategiya razvitiya v21 veke: mater. 4-i Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. [Criminal law: development strategy in the 21st century: proceedings of 4th International scientific and practical conference]. Moscow, 2002. Pp. 88-93. (In Russ.).
19. Ovechkina E.V. Return to administrative prejudice: "for" and "against". Zakon i pravo = Law and Legislation, 2008, no. 2, pp. 52-53. (In Russ.).
20. Bavsun M.I., Bavsun I.G., Tikhon I.A. Administrative prejudice and prospects of its application at the present stage. Administrativnoe pravo i protsess = Administrative Law and Process, 2008, no. 6, pp. 6-9. (In Russ.).
21. Ivanov N. Bible and criminal law. Sovetskaya yustitsiya = Soviet Justice, 1992, no. 7-8, pp. 23-26. (In Russ.).
22. Esakov G.A. On the issue of general and criminal wrongfulness. In: Rarog A.I. (Ed.). Ugolovnoe pravo: strategiya razvitiya v21 veke: materialy 6-i Mezhdunar.i nauch.-prakt. konf., 29-30 yanvarya 2009 g. [Criminal law: development strategy in the 21st century: materials of the 6th International scientific and practical conference on January 29-30, 2009]. Moscow, 2009. Pp. 168-172. (In Russ.).
23. Pikurov N.I. System properties of the subject of criminal law. In: Razgil'diev B.T. (Ed.). Predmet ugolovnogo prava i ego rol' v formirovanii ugolovnogo zakonodatel'stva RossiiskoiFederatsii: nauch.-prakt. konf. posvyashchennaya pamyati A.N. Krasikova (25-26 aprelya 2002 g.) [The subject of criminal law and its role in the formation of criminal legislation of the Russian Federation: scientific and practical conference dedicated to the memory of A.N. Krasikov (April 25-26, 2002)]. Saratov, 2002. Pp. 20-22. (In Russ.).
24. Kurs ugolovnogo prava: v 51. T. 1. Obshchaya chast'. Uchenie o prestuplenii [The course of criminal law: in 5 volumes. Volume 1. General part. Doctrine of crime]. Ed. by Kuznetsova N.F., Tyazhkova I.M. Moscow, 2002. 611 p.
25. Kelina S.G. Modern trend in the development of criminal legislation and criminal law theory. Gosudarstvo i pravo = State and Law, 1994, no. 6, pp. 42-43. (In Russ.).
26. Bakhrakh D.N. Administrativnaya otvetstvennost' grazhdan vSSSR: ucheb. posobie [Administrative liability of citizens in the USSR: textbook]. Sverdlovsk, 1989. 201 p.
27. Zuev V.L. Dokazyvanie po delam o prestupleniyakh s administrativnoi preyuditsiei: dis. . kand. yurid. nauk [Proving in cases of crimes with administrative prejudice: Candidate of Sciences (Law) dissertation]. Moscow, 1991. 190 p.
28. Tarbagaev A.N. Administrative liability in criminal law Pravovedenie = Law Science, 1992, no. 2, pp. 62-68. (In Russ.).
29. Lombroso C. Grafologia. Milano, 1895. 245 p.
30. Lombroso C. Pazzi ed annomali. Citta di Castello, 1890. 366 p.
31. Lombrozo C. Moe poseshchenie Tolstogo [My visit to Tolstoy]. Zheneva, 1902. 13 p.
Административная преюдиция: понятие и проблемы правоприменения
Сегодня Уголовный кодекс РФ, в отличие от аналогичных законов большинства европейских стран, пока не содержит понятия уголовного проступка, то есть деяния, находящегося «на грани» между уголовным преступлением и административным правонарушением.
В то же время, уделяя должное внимание тем противоправным деяниям, степень общественной опасности которых при их неоднократном совершении значительно повышается, российский уголовный закон активно использует институт административной преюдиции.
Суть его в том, что, будучи ранее привлеченным к административной ответственности за однократное правонарушение, при его повторном совершении лицо подвергается уже уголовной ответственности.
Так, например, совершивший однажды мелкое хищение (от 1000 до 2500 рублей) злоумышленник подвергается административному наказанию по ч.2 ст.7.27 КоАП РФ. В случае же, если в течение года после вынесения постановления об административном наказании он вновь похитит имущество на указанную сумму, ему придется понести уже уголовную ответственность по ст.158.1 УК РФ.
Такая конструкция применена на сегодняшний день в рамках нескольких уголовных составов, в частности, при повторном нанесении побоев (ст.116.1 УК РФ), неоднократной розничной продаже алкоголя несовершеннолетним (ст.151.1 УК РФ), длительной неуплате алиментов (ст.157 УК РФ), нарушении правил дорожного движения лицом, ранее подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние (ст.264.1 УК РФ) и др.
Примечательно, что до вступления в силу Федерального закона от 27.12.2018 года № 509-ФЗ «О внесении изменений в статьи 31 и 35 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» указанная категория дел рассматривалась мировыми судьями, однако, начиная с 8 января 2019 года, она находится в юрисдикции районных (городских) судов.
Важность самого по себе института преюдиции для уголовного права сложно переоценить. Во-первых, его существование позволяет повторно не исследовать обстоятельства дела, касающиеся уже установленных ранее вынесенным приговором суда фактов. Во-вторых, способствует соблюдению принципа процессуальной экономии. В-третьих, повышает авторитет судебной власти и обеспечивает определенный уровень доверия между судьями, поскольку по сути своей не является способом проверки законности и обоснованности выносимых судебных решений. Читать далее
Административное принуждение. Административная преюдиция.
Данные методы тесно взаимосвязаны, поскольку убеждение включает в себя определенный аспект принуждения.
Методы принуждения, в свою очередь, содержат правовые ограничения как сдерживающие так и стимулирующие, причем угроза применения административного наказания в определенной степени побуждает, стимулирует к правомерному поведению.
Социальное назначение и эффективность этих методов определяется тем, что они:
— обусловлены общими социально экономическими закономерностями развития современного общества
— неразрывное взаимодействие, органическое единство
— должны зависеть от потребностей общества на определенном этапе
— основаны на соотношении элементов убеждения и принуждения и обусловлены, в том числе, формой и сущностью государства.
Цель убеждения сводится к тому, чтобы обеспечить добровольное, сознательное, свободное от внешнего воздействия соблюдение законности и правопорядка.
Принятие решения субъекта, его поведение, сформированное в рамках воздействия этого метода должно согласовываться с его внутренними убеждениями. Подобный эффект может быть обеспечен посредством применения таких конкретных мер как стимулирование, воспитание и разъяснение.
Стимулирующие, в свою очередь, подразделяются на экономические, применяемые в основном в отношении хозяйствующих субъектов:
— особые режимы осуществления отдельных видов деятельности.
Организационные – установление упрощенных существующих процедур
Социальные – например, предоставление льгот социально-нуждающимся граждан.
Поощрения – могут быть моральными, материальными и смешанными.
Воспитательные меры призваны обеспечить воздействие на сознание, взгляды и чувства, прежде всего, физических лиц.
Разъяснительные меры выражаются проведением публичных мероприятий, касающихся инструктажа, выступлений, выпуска листовок, интервью с должностными лицами и т.д. Алехин считает данные меры формой реализации метода убеждения.
Государство, обеспечивая защиту прав и свобод отдельных граждан и интересов общества в целом, принуждает лиц не поддающихся убеждению к соблюдению правопорядка.
Для этого предусмотрены и установлены различные виды ответственности за совершение правонарушений.
Убеждение при этих обстоятельствах перестает быть единственным средством воздействия, возникает необходимость применения принуждения. Принуждение подразделяется:
— физическое – угроза и страх наступления неблагоприятных последствий, его цель заставить конкретные субъекты права соблюдать предписание или воздержаться от определенных действий. Принуждение обеспечивает формирование подчиненности и представляет собой властное веление или прямое действие. Зачастую достижение желаемого результата при использовании метода принуждения осуществляется вопреки воли субъекта при его внутреннем и нередко внешнем сопротивлении.
Принуждение выражается в конкретных принудительных мерах, применяемых компетентными государственными органами:
— меры юридической ответственности
— меры административно-предупредительного характера (карантин, досмотр).
Выделяются признаки принуждения:
— основаны на правовых принципах
— их применение нормативно определено
— носят предупредительный либо пресекательный характер
По мнению Дмитриева, «принуждение эффективно в тех случаях, когда оно применяется к меньшинству, поскольку является крайним случаем в достижении цели управления. Оно должно быть исключительно нормативно определенным, исключая произвол государства и его органов».
Принуждение состоит в восстановлении социальной справедливости и принуждении новых правонарушений. В этих условиях особое значение приобретает назначение наказания, в этом случае проявляются элементы, такие как устрашение и карание, далее воспитание и исправление лиц, совершивших правонарушение.
Административное принуждение и его особенности
Является составной частью государства и представляет собой способ принудительного обеспечения должного поведения физических и юридических лиц. Его целью является обеспечение исполнения правил и норм во всех сферах жизнедеятельности человека.
Административное принуждение может быть экономическим, физическим и идеологическим, его воздействие носит многоаспектный характер: организационный, правоприменительный, правообеспечительный, правоохранительный.
Функции административного принуждения
— пресечение неправомерного поведения
— восстановление законности и правопорядка
Особенности административного принуждения в широком смысле предопределены назначением управленческой деятельности, в задачи которой в том числе входит предупреждение и пресечение правонарушений.
Учитывая специфику и особый правовой характер административного принуждения можно выделить следующие его специфические черты:
— осуществляется только системой уполномоченных на его применение органов. В данном случае имеет место множественность субъектов государственного применения. Субъекты применения можно подразделить на органы, непосредственно применяющие меры административного принуждения и должностных лиц, которые уполномочены на подобные действия от имени иных органов
— применяются в отношении субъектов, неподчиненных субъектам административного принуждения
— основанием его применения является правонарушение, а также возникновение ситуаций, допускающих принудительное, предупредительное воздействие на субъектов
— применяется на основании норм административного права
— реализуется в рамках административного производства
— носит оперативный характер
— дифференцировано применяется и ставится в зависимости от субъектов, условий и целей
— обеспечивает охрану административных, трудовых, земельных право и иных правоотношений. С этих позиций административное принуждение рассматривается как межотраслевая категория.
Одной из основных классификаций мер административного принуждения является выделение
— мер административного пресечения
А еще предлагают административно-наказательные меры, административно-восстановительные.
Административная преюдиция в УК РФ: возвращение
В настоящее время проблема возвращения в уголовное законодательство административной преюдиции является одной из наиболее обсуждаемых тем, в том числе на конференциях, практических семинарах, телемостах между различными ВУЗами и т.п. Однако целью данного сообщения не является анализ содержании института административной преюдиции в уголовном праве, аргументах pro et contra, давно приведенных еще при принятии действующего УК РФ,-меня, в данном случае, интересует тенденция, вектор уголовной политики законодателя по данному вопросу. В связи с этим хотелось бы отметить следующее:
1)В 2009г. в послании Президента Д.А. Медведева Федеральному Собранию прозвучал тезис о более широком применении административной преюдиции:«Наше уголовное законодательство (как и практика его применения) должно стать более современным. В уголовном законе следует шире использовать… так называемую административную преюдицию, то есть привлекать к уголовной ответственности только в случае неоднократного совершения административного правонарушения.»
-Вместе с тем вызывает сомнение современность идеи возродить институт с длительным советским прошлым, история развития которого прервалась в 1996г. с принятием УК РФ.
2)Возрождение института административной преюдиции проходит, как и иные многочисленные изменения УК РФ, под лозунгом либерализации уголовного законодательства. Однако именно у административной преюдиции еще с УК 1926, 1960г. сформировалась «репрессивная» репутация: нормы с административной преюдицией способствовали усилению репрессивности уголовного закона, распространяя сферу уголовных санкций на административные проступки и позволяя на практике манипулировать с преследованием людей за такие полупреступления. Так, в аналитическом документе, подготовленным Центром исследования правовой политики при поддержке Центра Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ),«Административная преюдиция и институт рецидива с точки зрения уголовного права европейских стран» отмечается, что административная преюдиция- это сугубо советская выдумка, и в уголовных кодексах стран Западной и Центральной Европы уголовно- правовых норм с административной преюдицией практически не найти (исключение: Белоруссия, Испания, Эстония, Казахстан (начинает внедрять)).
3)Изменения в уголовном законодательстве, тем более такие существенные, как внедрение административной преюдиции, требует обоснованности и аргументированности действий законодателя. -Вместе с тем законопроект, подготовленный в июне 2009г. по поручению Президента Министерством Юстиции и предусматривающий введение административной преюдиции по 12 составам УК РФ, содержит следующую аргументацию:
«Установление вместо уголовной административной ответственности и введение административной преюдиции коснется главным образом деяний, которые сейчас относятся к преступлениям небольшой тяжести, и некоторых преступлений средней тяжести, максимальное наказание за которые установлено сейчас в 3-4 года лишения свободы. Учитывая, что в настоящее время из 743 тыс. осужденных, находящихся в местах лишения свободы, 28 тыс. отбывают наказание за преступления небольшой тяжести и 117 тыс. за преступления средней тяжести, упомянутые выше меры позволят значительно сократить количество граждан, отбывающих наказание в виде лишения свободы за действия, не представляющие повышенной опасности для общества.»
-Во-первых, не сократить количество граждан, отбывающих наказание в виде лишения свободы за действия, «не представляющие повышенной опасности для общества», а отсрочить их помещение в пенитенциарные учреждения.
-Во-вторых, как понимать следующее утверждение: «не наказывать их за действия, не представляющие повышенной опасности для общества»,- ведь совсем недавно, да и сейчас-благо речь идет о законопроекте, эти действия были преступлениями уже при первом их совершении, но волей законодателя они в одно мгновение стали действиями, не представляющими «повышенной опасности для общества». Вместе с тем стремление сократить численность тюремного населения РФ как одной из великих тюремных держав современности, по мнению Н. Кристи, безусловно заслуживает внимания и поощрения, — в этом стремление законодателя весьма полезно и необходимо, вопросы возникают исключительно в отношении способов реализации данной идеи.
— В-третьих, возникает закономерный вопрос: Почему именно по 12 составам данный законопроект предполагает введение административной преюдиции, почему именно незаконное производство аборта, уклонение от уплаты налогов, а не, скажем, побои или нарушение авторских и смежных прав? Ответы на данные вопросы могла бы дать криминологическая экспертиза данных составов, однако, инструментарий криминологии в который раз остался в стороне от внесения изменений в уголовное законодательство. По моему мнению, усиливать или ослаблять уголовную или административную ответственность за соответствующие преступления следует не в зависимости от политической коньюнктуры, а лишь на основании конкретных и достоверных статистических данных о состоянии и динамике за много лет деликтов определенных видов, в первую очередь данных о рецидиве преступлений и административных правонарушений.
Резюме: в прошлом веке проф. Михаил Давидович Шаргородский сформулировал принцип взаимодействия юридической науки и законодательства, который гласит: «Юридическая наука начинается там, где она говорит законодателю «нет».
Полагаю, следует сказать «нет» неаргументированному внесению изменении в УК РФ в части возвращения института административной преюдиции.
Однако саму дискуссию относительно плюсов и минусов административной преюдиции это не снимает, данное сообщение на это и не претендовало. Однако, на мой взгляд, проблема административной преюдиции уже начинает приобретать характерные черты т.н. методологического тупика, свойственного, скажем проблеме смертной казни в РФ.
Совершение административных правонарушений при условии назначении за них административных наказаний, т.е. впервые совершенное правонарушение влекло административную ответственность, а повторное — уголовную ответственность, поэтому в Уголовном кодексе до 1996 года содержалось значительное количество составов преступлений, с так называемой административной преюдикцией, однако УК 1996 года более не содержит таких составов, следовательно, в указанном смысле, административную преюдикцию на сегодняшний день полностью исключает. В рамках процессуальных актов (ст. 69 АПК) появились тенденции распространения общей процессуальной преюдициальности на рассмотрение дел об административном правонарушении, в этом смысле преюдиция рассматривается как предрешенность некоторых фактов, которые не надо вновь доказывать. Высший арбитражный суд отмечает, что преюдициальное значение имеют факты, установленные решениями судов первой инстанции, а также постановлениями апелляционной и надзорной инстанции, которыми приняты решения по существу дела, факты, установленные по ранее рассмотренному делу, не доказываются вновь при рассмотрении другого дела, в котором участвуют те же лица. Если в этом деле участвуют другие лица, для них эти факты не имеют преюдициального значения и устанавливаются на общих основаниях.